Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Построения Йегера, блестящие и отчасти сумасбродные, очаровывали аристотелеведов до 60-х гг. XX в. Затем их подвергли уничтожающей критике. Современные философы (возможно, все еще споря с Йегером) часто подчеркивают целостность воззрений Аристотеля на всех этапах его жизни. Сейчас в моде исследователи, умеющие показать, что якобы неразрешимые противоречия в аристотелевских текстах на самом деле вполне разрешимы. В глазах этих людей признание того, что древнегреческий философ в течение жизни мог менять мнение или что он в разное время вкладывал разный смысл в те или иные термины, почему-то равносильно признанию собственного поражения.
Такое прочтение Аристотеля скрывает от нас не меньше, чем дает. В конце концов, неоспоримы лишь два факта: 1) Аристотель начал свою интеллектуальную жизнь как ученик Платона, сочинявший диалоги в платоновском духе на платоновские же темы, и 2) позднее создал систему воззрений, которая, несмотря на все влияния, содержала элементы естественнонаучного подхода. Это очень значительная трансформация, и удивительно, если бы она не оставила отпечатка на его работах. На мой взгляд, эта трансформация проявляется в двух Аристотелях: философе и ученом. Я не имею в виду предложенное им самим деление на первую и вторую философию (теологию, theologikē, и физику, physikē). Речь о современном различении философии и науки, очень далеких друг от друга.
Частично трансформация проявляется в стиле. С одной стороны, мы отмечаем его обращение к априорному знанию (в “Метафизике”, “Органоне”, даже в “Физике” и “О небе”). Вот типичный пример из сочинения “О небе”, где Аристотель объясняет, почему не может быть более одного мира:
Скажем теперь, почему не может быть и нескольких Небосводов. Этот вопрос, как мы сказали, надлежит рассмотреть на случай, если кто-нибудь считает, что мы еще не доказали для всех тел вообще невозможность нахождения какого-либо из них вне этого космоса и что приведенное выше доказательство имеет силу только в отношении тел с неопределенным положением. Все тела и покоятся, и движутся как естественно, так и насильственно. Естественно они движутся в то место, в котором и покоятся ненасильственно, а покоятся [естественно] в том, в которое и движутся [естественно]. Насильственно они движутся в то место, в котором и [покоятся] насильственно, а покоятся насильственно в том, в которое и движутся насильственно. Кроме того, если данное движение насильственно, то противоположное [ему] – естественно. Так, если к здешнему, т. е. этого космоса, центру земля будет двигаться оттуда, т. е. из другого космоса насильственно, то отсюда туда она будет двигаться естественно, а если…
Здесь не нужны пояснения: перед нами априорные суждения, которые принимаются за “самоочевидно истинные” или выводятся из “самоочевидно истинных” суждений. И вот банальная истина: любая наука должна отталкиваться от неких основных начал, но лишь их явно недостаточно.
С другой стороны, в зоологических работах, а также в “Метеорологике” и “Политике” есть места, основанные на данных или, по крайней мере, ограниченные ими. Вот Аристотель-эмпирик (“О возникновении животных”):
Эмбрионы живородящих животных получают через пуповину все необходимое для роста. У животных душа имеет питающую силу (кроме всего прочего), так что она посылает пуповину, будто корень, в стенку матки. Пуповина состоит из кровеносных сосудов, покрытых оболочкой, причем у крупных животных, таких как коровы, сосудов больше, у маленьких животных он всего один, а у животных среднего размера – два. Эмбрион получает питательные вещества в форме крови через пуповину: многие кровеносные сосуды заканчиваются в матке. Все животные без зубов в верхней челюсти…
В зоологических работах также много дедуктивных суждений, однако они, как правило, опираются на фактические данные. В этом разница между сочинениями двух типов. Для Аристотеля и “О небе”, и “О возникновении животных” относились к физике, а с нашей точки зрения первая работа посвящена философии, а вторая – репродуктивной биологии. И дело не только в стиле изложения. Нередко теория и практика не в ладу между собой. Заметен конфликт и между строгой теорией доказательства из “Второй аналитики” и тем, как сам Аристотель занимается наукой[221]. В эмпирических работах он пользуется иными способами аргументации, но не излагает их четко. Нередко Аристотель обращается лишь к диалектике: вот несколько объяснений и аргументы против, это объяснение выглядит лучше других. Есть и противоречие между тем, что сначала Аристотель настаивает, чтобы каждая отрасль знаний четко отделялась от других, – и сам же нарушает эти границы. Также существует конфликт между таксономическим эссенциализмом[222] “Категорий” и прагматическим отходом от него в “Истории животных”. Если в “Метафизике” он настаивает, что рукотворные вещи очень отличны от животных и что первым не следует предоставлять онтологический статус усии, “сущности” (οὐσία), то в зоологических работах он зачастую механистически описывает живое. К этому я вернусь. Есть конфликт между простотой дихотомий мужчина/женщина и форма/материя, и сложностью его теории наследственности. Есть и конфликт между его антиматериализмом – то есть всей его теорией причин – и верой в самозарождение. Некоторые исследователи считают отдельные или даже все эти конфликты неразрешимыми, другие видят здесь выражение одних и тех же мыслей в различной форме. Я думаю, что они показывают нам философа, столкнувшегося с эмпирической реальностью, или, по крайней мере, с тем, что он за нее принимал.
Возникает соблазн предположить, что эти два Аристотеля относятся к различным периодам его жизни: ранний Аристотель-философ и поздний Аристотель-ученый. Первый сидел под деревом в Афинах и выискивал прорехи в платоновском методе дихотомии, второй на лесбосской пристани ковырялся в куче рыбы. Полагаю, эта точка зрения во многом верна, однако у меня не хватит ни мужества, ни знаний, чтобы указать эти периоды, а тем более попытаться дать хронологию написания текстов[223]. Кроме того, как только мы пошли бы этим путем, нам было бы трудно вовремя остановиться. Скажем, все изучавшие “Метафизику” согласны, что это серия неравнозначных книг, собранных позднейшим составителем. А что насчет очевидных противоречий в трактате “О возникновении животных”? На вид это цельная, хотя и неидеально построенная работа и, чтобы разделить ее, придется резать по живому.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
